"05.04.1961 г. Оле 1 год 8 месяцев. Вот уже два-три дня Оля на наши просьбы отвечает невозмутимо:
- Ся-ас (сейчас)... - и обязательно медлит, не делает сразу.
Только спустя некоторое время я догадалась, что она точно копирует нас с папой. Слишком часто мы говорим:
- Сейчас, подожди немножко.
- Сейчас принесу...
- Сейчас приду, минуточку...
И вот результат. Надо посмотреть, как Ольгутка говорит свое "ся-ас" и нарочно медлит!
Придется отучиваться папе с мамой от своего возмутительного "сейчас".
25.10.1963 г. Когда Алеша был маленьким, папа мог давать ему такие уроки.
Несет папа полные ведра с водой, а Алеша стоит на пороге в коридоре.
- Пусти меня, Алеша! - А Алеша ни с места. Папа начинает его обходить стороной но так, что немножко зацепит его ведром и чуть плеснет из ведра на него холодной водой. Алеша - в рев, но завтра он только увидит папу с ведрами, сразу без напоминания уходит с дороги.
Этот "способ" Алеша (4 года) усвоил и применил вчера к Оле. Папа увидел и ужаснулся: до чего же может быть безобразен "педагогический" (специальный) прием!
23.06.1963 г. У Алеши (4 года) появилось новое "а если".
- А если ты мне эту ложку не дашь, то я есть не буду, уйду и все...
- А если ты на меня наденешь рубашку, я с вами не пойду...
Все это рассчитано на утерю его как члена данного общества, что, по его представлениям, должно быть неприятно для этого общества. Что это? Чувство достоинства или себялюбие? Скорее - первое. А может быть, это и подражание взрослым?
19.06.1963 г. Сегодня я пришла с работы, вхожу в комнату: стоит высокий стул у турников и Тинь (2 года 8 месяцев) на турнике. Я убираю стул с дороги, а мой Тинек как расплачется! Горько, неутешно, с крупнющими слезами - и сказать даже ничего не может. Оказывается, он с большим трудом этот стул сюда поставил, затем влез на турник, а потом хотел на него же и слезть, а я его убрала!
Ему еще не хватает слов для выражения своих чувств (их и у взрослого не хватает) - и вот плач.
"Как реагировать на плач?" - размышляю я (в который раз!).
Наказывать - преступно, потому что несправедливо.
Не обращать внимания очень обидно для малыша: у него неприятность, даже горе свое.
Отвлекать, как это делают (и успешно!) бабушки, тоже, по-моему, выход, удобный для взрослых, но вредный для малышей, так как не позволяет маленькому человеку самому как-то преодолеть в себе эту неприятность, пережить ее в себе, осмыслить ее по-своему.
Пожалеть ("Ах ты, бедненький мой, ну иди ко мне на ручки!") и свалить вину на кого-нибудь ("Ах эта мама, убрала Тинин стул, нехорошая такая!")? Это несправедливо.
Утешать и задабривать ("Ну, перестань, перестань! Ну что тебе хочется хочешь конфетку? Хочешь книжку почитаю?") - значит потакать плачу, своеобразно одобрять плач - не годится! Но как же быть? Как выразить неприязнь к реву, но сочувствие и готовность понять и помочь малышу?
Видимо, именно так и лучше всего: неприязнь к плачу как к способу выражения чувств, но в высшей степени уважение к самим чувствам (тут тоже зависит от конкретной ситуации). Это я осмыслила и записала потом. А тогда я сказала горько плачущему Тинюшке:
- Тинек, ну совершенно не понимаю, зачем плакать, - говорю с досадой, с той, которую сама чувствую. - Ты хоть скажи, в чем дело, разберемся.
Тинек, всхлипывая, объясняет, из-за чего он плакал. Я стараюсь изо всех сил понять, что он хочет сказать, и вскоре становится ясно.
- А-а - говорю я, - чего ж кричать? Я-то думала, что этот стул стоит на дороге и только мешает, а он, оказывается, тебе нужен.
- Нужен, - всхлипывает Тинек.
Я водружаю стул на место, и Тинек, удовлетворенный, слезает на него с турника: справедливость восстановлена.
Я, конечно, была довольна, что нашла хорошее решение да еще тут же, по свежим следам, успела подумать, осмыслить происшедшее. Если бы всегда так! В суете это часто не удается сделать. Однако, кроме нашей вечной занятости, есть еще причина плохой "успеваемости" родителей: мы следуем своим намерениям, а детей не слышим.
16.11.1962 г. Мама спешит на работу в библиотеку и зовет всех пить кофе. Папа и Алеша уже пьют кофе, а Тинь (2 года) увлекся, строит в мастерской на полу машину из деталей конструктора. Рядом он поставил трубу: вдавил алюминиевую трубку в остатки пластилина по полу - и получился бульдозер. Он так и не пришел пить кофе, только два раза приходил звать папу посмотреть, какая у него хорошая машина. Папа похвалил Тиня, а мама говорит:
- Ну кто бы из родителей допустил такое? Ребенок не слушается, не идет за стол, не ест и его не наказывают, а хвалят за хорошую машину.
- Да, мама, ни таких родителей, ни таких бабушек не найдешь.
Затем, гордясь собой, мы решили так:
Ради еды (и другого НЕ дела) не отрывать от занятия, которым малыш увлекся.
Но и не ждать его всем - семеро одного не ждут.
Ни в коем случае не лишать его еды, то есть не наказывать его.
Но отдельно ребенку не подавать - пусть возьмет сам, не отнимая у других время.
От правил, конечно, могут быть отклонения, но изредка".
Результат этих "правил" оказался плачевен: к столу собрать всех одновременно стало у нас проблемой. Видно, надо было больше следить не за "правилами", а за тем, каковы их последствия. В самом начале легче все изменить, а потом... До сих пор расстраиваются наши хозяюшки, дожидаясь едоков, у которых, конечно же, "неотложные" дела. Ну как же: приготовить еду, накрыть на стол - ведь НЕ дело... А кажется, уж все старались предусмотреть.
Как-то мы с дочерью поспорили из-за... джинсов.
- Подчиняться моде унизительно! Ведь мода - это стандарт, шаблон, а свободный человек и в мелочах должен оставаться самим собой, потому что есть реальная опасность прийти от "все это носят" до "все так думают".
- Совсем наоборот! Когда я внешне не отличаюсь от других, я как раз и могу быть сама собой - никто "в душу не лезет" и не учит жить, понимаешь? Внешняя стандартность позволяет сохранить внутреннюю свободу.
Первое мнение - мое, второе - моей пятнадцатилетней дочери. Любопытно, правда? Я так ей и сказала. Но сразу не сдалась, попыталась настоять на своем.
И тут "появилась" Мэри Поппинс. Я вспомнила, как эта пунктуальная, строгая, сказочная няня, не терпящая никаких погрешностей в одежде и поведении, поражала своих воспитанников своим абсолютным пренебрежением к принятым условностям духовной жизни и исподволь внушала им: не отличайся внешностью от окружающих - будь как все, но внутренне не подчиняйся общепринятому слепо - будь самим собой. С Мэри Поппинс, конечно, не поспоришь: она всегда права и в отличие от нас, несказочных взрослых, знает великую тайну моды, о которой я и не догадывалась до разговора с дочерью.
Было у нас в семье время, когда все почему-то "заводились" по пустякам, раздражались, легко обижались друг на друга.
А почему, я никак не могла понять и очень расстраивалась. Помог разобраться в этом сын - ему было тогда всего лет десять-одиннадцать: "Знаешь, мам, ты мне говори заранее, что мне надо дома сделать, я все сделаю, но потом ты меня уже не трогай, а то всегда так не хочется бросать что-нибудь на самом интересном месте". Меня эта просьба насторожила и заставила понаблюдать за собой, за отцом, за всеми. И знаете, что я обнаружила? Мы действительно не давали друг другу покоя тем, что то и дело могли обратиться с просьбами, вопросами, разговорами к любому, независимо от занятий и дел каждого. Мы думали, что это хорошо, такая свобода и непринужденность, а получалась обыкновеннейшая бесцеремонность, бестактность. Она-то и раздражала нас все больше и больше.
Однажды старший, 14-летний сын, вспылил и, зло бросив на ходу: "Ничего ты не понимаешь!" - громко хлопнул дверью. Так у нас с ним случилось впервые. Часа два мы дулись друг на друга. Потом я позвала сына к себе и сказала (мне было это нелегко, поверьте): "Допустим, я что-то не понимаю, в чем-то не разобралась. Ну и что? Главное, я хочу разобраться и понять. Но мне трудно это сделать, если ты мне не поможешь. Неужели ты думаешь, что понять другого человека легко? Попробуй, например, понять меня сейчас". Он посмотрел на меня с некоторым удивлением и растерянностью. "Ты считаешь, что я должна понимать тебя с полуслова, а тебе самому это необязательно? Но ведь я тоже очень нуждаюсь и в твоем понимании, и в твоей... помощи". Голос под конец у меня предательски дрогнул, и я полезла в карман за платком. Мне действительно так нужна была сейчас его помощь!
Потом, много дней спустя, он признался мне: "Мам, в тот момент я как будто старше и сильнее тебя стал..." А года через два он сумел это чувство определить: "Когда начинаешь отвечать не только за себя, но и за других, вот тогда и становишься взрослым". Но для этого вовсе не обязательно ждать, пока у сына вырастут усы.
Я училась советоваться и с трехлетним сыном, и выслушивала мнение семилетнего, не обрывая его на полуслове, и поступала так, как предлагал сын-подросток, - потому и рос рядом друг.