Это великое "я сам"!

"30.03.1967. Анюте 2 года 8 месяцев, и она начала утверждать свое "я" (раньше мы бы сказали "капризничать").

Надела Оля ее кофточку без спроса - плач, неудержимый и горький.

Попробовали из ее тарелки ложку каши без разрешения - то же самое.

В общем теперь я замечаю (ведь подобное было раньше и с другими ребятами): капризы, рев, крик бывают, когда действительность противоречит представлениям о ней малыша. Как правило, криком человек хочет восстановить справедливость. И если чуть предвидеть это, можно предотвратить капризы.

- Можно взять твой карандаш, Анночка? - Анка смотрит, сдвинув бровки, будто используя свое право разрешить или не разрешить, и соглашается важно и ласково: "Дя". И хорошо, что она не выносит бесцеремонности, приказного тона.

6.06.1963 г. - У меня ГАЗ-69, - говорит Алеша, - с гладким дном. Может двигаться прямо по воде. У него же дерево - сталь. Машина очень легкая, плавает здорово, а если лес, она прямо на деревья лезет. Прямо по густому лесу едет, а если волк попадется - прямо на волка.

Тинек слушает его, елозя от нетерпения, ему тоже хочется что-то рассказать, придумать:

- А вот у меня ковш... Я - мм, я - мм... потому что он сейчас копать будет...

- А давайте сделаем крутой подъем, - вдохновляется Алеша своей новой идеей. - Из раскладушки.

Пока мы с Алешей разговариваем и делаем "гору", Тинь все думает, думает и вдруг говорит:

- А отпустить руку - она сама покатится...

Я радуюсь: догадался, что машина покатится вниз! И он тоже радуется тому, что я поняла его, и что-то похожее на гордость мелькает в его глазах - гордость за свою маленькую победу - догадку.

Выслушивать надо каждого - теперь-то я хорошо это знаю. Может, так и накапливает человек чувство уверенности в себе, чувство достоинства? А если бы я не заметила его усилий, а слушала бы только Алешу?

14.03.1964. Горжусь: сегодня Алеша сам, без мамы, ходил сдавать кровь на анализ (ему 4 года 9 месяцев).

Конечно, до больницы мы шли вместе и в очереди стояли вместе. По дороге я рассказывала, как берут из пальчика кровь.

- А это больно? - тревожится Алеша

- Немножко, но ты же видел, как папа уколол иглой себе кожу. И даже не поморщился.

Алеша как-то сосредоточился в себе, словно подготавливался к трудному. Одна девочка лет семи пошла в кабинет без бабушки, одна.

- Ого, храбрая девочка, - говорю я, - а ты так не сможешь, наверное... Да?

Алеша молча прижался ко мне: нет, чувствовалось, он не решится на это, но ему хотелось расхрабриться.

- А папа был бы рад...

И мой Алешик стал "расхрабряться". Он стоял около меня, и сердечко его билось у меня под ладонью тревожно-тревожно: трудная работа совершалась в человеке - он преодолевал свой страх!

Подходит наша очередь. Я говорю:

- Ну, пойдем раздеваться, мне тоже надо снять пальто, а то в кабинет нельзя в пальто входить, - и начинаю расстегивать пуговицы.

- Мам, - вдруг хрипловатым голосом говорит Алеша, - не надо тебе снимать пальто, я один пойду.

- Да ну? - искренне удивилась я. - Неужели не побоишься?

Мы подошли к двери лаборатории, высокой белой двери, за которой происходит что-то непонятное, таинственное, даже для меня страшноватое. Ну, думаю, испугается, не выдержит Алеша. И берусь за ручку двери сама.

- Не надо, мам, я сам, - как-то серьезно, отчужденно говорит Алеша, он весь сосредоточен на том, что сейчас будет с ним, и даже движением плеч как бы снимает руку мою с себя. Сжал бумажку (направление) в руке, посмотрел на меня и, открыв тяжелую дверь, мгновение помедлив, шагнул вперед.

- Да что же вы его одного-то отправили? - спрашивает женщина из очереди.

- Он сам захотел, - отвечаю я.

Стою у двери и у самой от волнения муторно на душе. Жду: вот-вот рев послышится. Проходит минута, другая... Наконец выходит совершенно спокойный Алеша и улыбается вдруг, как солнышко. Пальчик у него в ватке. Я подхватываю его на руки так неловко, что ватка с пальчика сваливается. Мы оба очень рады. Меня распирает от гордости и радости за сынишку. Когда мы начинаем одеваться, Алеша вдруг всхлипывает.

- Что ты?

- Пальчику немножко больно, - улыбается Алеша сквозь слезы, и ротишко его немного кривится.

- Теперь уж все, скоро пройдет, это ерунда, - успокаиваю я его, - ты молодчина, самое трудное уже перенес. - И мы отправляемся в детскую консультацию: показывать реакцию Пирке на Алешиной ручке. А там говорят, что пора делать Алеше прививку против оспы и укол против дифтерии. Врач предложила сегодня сделать прививку против оспы.

- Это пустяки - царапинка, - небрежно говорю я, но чувствую, что Алешик натягивается, как струнка.

Мы входим в процедурный кабинет. Вдруг неожиданно решают сделать Алеше укол от дифтерии. Я не решаюсь возражать - растерялась от неожиданности. Алеша смотрит молча за всеми приготовлениями, но когда я начинаю поднимать ему рубашку, вдруг срывается.

- Это больно! Не хочу! - Приходится держать его изо всех сил. Он вырывается и исступленно кричит: - Не буду - бо-о-оль-но! - После укола он всхлипывает долго: обижен и на нас, и на себя, и на то, что было больно.

Но главная обида - обманули и держали силой.

Конечно, надо было бы перенести прививку на другой день и не допустить обмана.

Тогда я не осмелилась на это. Жаль.

06.08.1974 г. Люба (3 года) наступила ботинком на мое платье (я сидела на скамейке в кухне, а она топталась рядышком) и сама сообщила мне об этом:

- Я наступила тебе на платье...

- Ну, Любашенька, зачем же на платье, на скамеечку можно, а на платье...

- Нельзя! А куда еще можно?

- На пол... (А что, если спросить у самой Любы?) А на дорожку можно?

- Можно! - Любашка сразу приняла игру.

- И на стол? - Нельзя!

- А на травку? - Можно!

- А на книжку? - Нельзя!

- А на бумагу? - Нельзя!

- А на кроватку? - Нельзя!

- А на порожек? - Можно!

- А на песочек? - Нельзя!

- Почему же нельзя? На песочек можно.

- Нет, когда он мокрый, ботиночки грязные будут, а на сухой - можно! А на мокрый - нельзя!

Как приятны бывают такие неожиданные, нестандартные ответы. Подобные игры и мы, и ребята придумывали часто, малыши их очень любили. Они и для нас, взрослых, были нужны - мы постигали логику детей, учились прислушиваться к их мнению, а не подгонять его "под ответ", которого от них ждут. Иногда я нарочно запутывала ход рассуждений каким-нибудь каверзным вопросом. Задала и на этот раз:

- А на облако можно наступить?

"Нет, оно высоко" - такого ответа я жду. А Любочка вдруг отвечает:

- Нет, оно беленькое, чистенькое, хорошенькое!

21.06.1963 г. - Как хорошо - солнышко! - радуюсь я. Малыши смотрят на небе, и вдруг Алеша говорит:

- Мам, смотри: облака солнышко по небу разносят!

Я взглянула на небо и удивилась образности его видения: по небу плыли редкие облачка, и у каждого ярко розовел от утреннего солнца бок - словно кусочек солнца, солнечного света несли облака, действительно по всему небу разносили!

И мне не хочется возражать Алеше, говорить, что это просто освещены края облаков - слишком поэтичен созданный им образ! А сам при этом такой задумчивый..."

Как сохранить такое свежее восприятие мира, когда человек как бы заново каждый раз видит то, что делается вокруг него, не привыкает к этому, не становится поэтому равнодушным?

Ответить на этот вопрос мне так и не удалось, но то, что я задала его себе, уже было моей победой - я училась относиться бережнее и внимательнее к детскому образному мышлению, к самостоятельным усилиям ребенка в постижении мира.