Живи на воле!

На другой день море лежало зеркально гладкое, синее-пресинее под синим ясным небом. Вчерашний ветер посбивал много листьев. Но осталось их на ветках гораздо больше. Неподвижно стояли желтолистные и краснолистные деревья, отдыхая после вихревой трёпки. Глянцевито блестела на солнце вечнозелёная листва лавров и магнолий. Было так тихо, точно на свете никогда не бывало ни штормов, ни ураганов.

Тихо было и в скалах. Скалы нависли над балкой. Забраться к их подножию оказалось непросто. Стеша хваталась одной рукой за каменные выступы и осторожно лезла. В другой руке она держала клетку.

Матвей карабкался позади Стеши.

За скалой нашлась уютная ложбинка, заросшая кустами.

- Вот тут Чикотушка и начнёт самостоятельную жизнь, - сказала Стеша. - Крыло зажило. Незачем ему больше в неволе томиться.

Она поставила клетку под кустом терна и открыла дверцу.

Чикот выпрыгнул сразу. Почти прижался к земле грудкой, замер на секунду. А потом быстро-быстро побежал в кусты. И вот уже не видно его: шуршит себе где-то дальше.

- Даже до свиданья не сказал, - легонько вздохнула Стеша. - Ну ничего, всё равно он очень милый, правда?

- А ты зачем мне тогда не поверила, что я закрыл клетку? - с упрёком спросил Матвей.

- Опять ты за своё! Какой обидчивый! И вовсе я тебе не поверила. Наоборот, я поверила, что ты говоришь правду. Что ты по правде думал, что закрыл.

- Почему - думал? Я же закрыл!

- Ох, надоеда! Но ведь ты мог и ошибиться. Тебе могло показаться, что ты хорошо закрыл, а на самом деле - не закрыл. Соню вашу мне жаль!

- Нашла, кого жалеть! Сонька просто гад.

- Ну, уж и гад! И не стыдно так говорить? Она злая очень, Соня. За это её и жаль. А может быть, она и не очень злая. А главное, злопамятная.

- За то, что плохой, злопамятный, жалеть человека? - удивился Матвей.

- Понимаешь... Не могу, как следует объяснить... Но ведь злому худо живётся на свете. У меня, например, характер скверный, я это знаю, мне от этого разве лучше, а не хуже? Кстати, ты и сам-то не всегда добренький... Да ну, ладно. Всё равно ты ничего не понимаешь. Мал, наверно. Послушай, - не обращая внимания на то, что Матвей сидит на траве надутый, весело продолжала Стеша. - Ты знаешь, что в скалах живёт кто-то невидимый?

- Невидимый? Как так?

- А ты эхо когда-нибудь видел? Посмотри, может, увидишь. Сейчас я его позову. - Стеша приложила руки ко рту и крикнула: - Ма-атвейка ждёт!

В скалах отозвалось:

- Вейка дёт!

- Видишь, дразнится, а не показывается, - засмеялась Стеша.

Матвей тоже засмеялся, потом сказал:

- Папа мне рассказывал про эхо. Можно заранее вычислить, какое, где будет эхо. Только это трудно. Надо принять во внимание...

- Тебе бы только вычислять! - перебила Стеша. - Вот уж ненавижу! А ты сказал воспитательнице, что пойдёшь со мной выпускать Чикота?

- Забыл. Она с кем-то разговаривала.

- Совести у тебя нет, - вздохнула Стеша. - Так тебе повезло, просто не заслуживаешь!

- В чём мне повезло?

- В том, что у вас такая воспитательница.

- Какая?

- Добрая. Позволяет тебе убегать. Ты же вечно где-то бродишь. Сама, наверно, со страху умирает, когда тебя нет: ведь отвечает же за каждого. А всё-таки отпускает. Я бы, например, ни за что не разрешила мальчишке где-то шататься. Будь я воспитательницей. Охота была волноваться!

- Тонька из шестого на шаг не отпускала, - вспомнил Матвей. - Когда за нами смотрела.

- Вот видишь! Нет, Любовь Андреевна у вас просто замечательная. Чтобы тебе было лучше, готова мучиться.

Матвей слушал с большим удивлением. Никогда он не задумывался, почему ему удаётся разгуливать одному и как к этому относится Любовь Андреевна.

- Да откуда ты знаешь, что она мучается?

- Видела сколько раз, как она на тебя смотрит, когда ты появляешься после отлучки своей.

- А как она смотрит?

- Мол, наконец-то! Ясно, тревожилась.

- Странно... - Матвей пожал плечами.

- Вот тебе и странно! Представь, что тебе совсем не удавалось бы побыть одному. Хорошо бы тебе было? И как бы ты свои драгоценные задачки решал?

- Я бы всё равно убежал.

- Ну, это как сказать... Меня воспитательница ругала-ругала за то, что ухожу одна в овраги. Даже наказывала. А уж потом отступилась. Так я же гораздо старше... А тебя Любовь Андреевна, по-моему, и не ругает. Так что - цени!

- Ценить? - переспросил Матвей. - А что, это барыш?

- Фу! - На лице у Стеши выразилось сильное отвращение.--Про какую мерзость ты спрашиваешь! Барыш - это когда продадут какую-нибудь вещь на рынке дороже, чем её купили в магазине, а потом считают, сколько барыша наспекулировали. Тётка моя, бывало... Даже вспоминать не хочу... Пошли!

Стеша вскочила, крикнула в пространство:

- Живи на воле, Чикотушка! Хорошо живи! - И помахала рукой.

С задумчивым видом Матвей вслед за Стешей спускался с каменных уступов.