Что делать с окуньками?

С большими садовыми ножницами в руках дядя Микола прохаживался по саду: где сухую ветку срежет, где подровняет буксус. Было время обеда, ребята ушли в столовую. На аллейках тихо и пусто. Однако за кустами жасмина белело чьё-то платье. Подойдя ближе, дядя Микола услышал лёгкий всхлип. Какая-то девочка плачет?

Живо вспомнилось, как года два назад услышал он вот также приглушённый плач. И вытащил из кустов девочку лет девяти. Остриженные под машинку волосы, короткие и светлые, топорщились у неё, как иглы ежонка. Казалось, они взъерошились ещё больше, когда он потянулся к голове девочки - погладить. Девчонка сердито оттолкнула его руку. На вопросы она не отвечала, молча, глотала слёзы и отворачивалась.

- А щеглиха-то удивляется, - сказал он усмешливо. - Кто это, думает, тут старого Миколу пихает? Говорит своим птенчикам: "Что ж это делается на свете, батюшки?" Вон глядит на тебя из гнёздышка.

Девочка подняла голову. Светлые глаза недоверчиво и вопросительно посмотрели ему в лицо, потом - осторожно - по сторонам.

- Идём, покажу щеглихин дворец!

Она покорно подала ему маленькую, мокрую руку. Он показал ей гнездо щегла в ветвях граба. Потом посадил рядом с собой на скамейку и рассказал о том, как летели щеглы через море из тёплой страны, чтобы вывести птенцов на родной земле.

- Ничего нет слаще родины на свете. Это уж шо для птиц, то и для людей. Так-то! - закончил он свой рассказ.

Девочка слушала не шелохнувшись, не произнеся ни слова. Лишь изредка взглядывала на него пристально и всё ещё с недоверием.

На другой день она ждала его у дверей кочегарки.

- Дядя, расскажи про ворону!

Про ворону так, про ворону. Они присели тут же на ступеньку, на которую он подстелил свой ватник.

Не спуская с него глаз, она слушала о приключениях вороны. Едва он замолк, убежала, даже не сказав спасибо.

Сердитая девчонка внезапно вырастала перед ним как из-под земли то в саду, то в кочегарке. Лаконично требовала:

- Про жаворонка! Про зайцев! Про самых, самых маленьких птичек!

- Ишь разохотилась! Тоже, значит, любишь пернатых?

Почему она тогда плакала, он так и не узнал. Зато узнал от воспитательницы, что у девочки нет родных. В одну из суббот он увёл её к себе домой, чтобы в воскресенье без помех потолковать о птичьей жизни. И вот Стеша увидела тётю Доню, а тётя Доня увидела Стешу и полюбила девочку как родную дочь.

Всё это промелькнуло в голове у дяди Миколы, когда он услышал всхлипыванье. Так кто ж там теперь плачет в кустах?

Старик раздвинул ветки, удивился, смущённо хмыкнул.

Прижавшись к стволу платана, стояла молоденькая учительница второго класа Антонина Васильевна. Плечи её тряслись. Услышав шорох, она испуганно оглянулась, но при виде кочегара-садовника облегчённо перевела дух. Пробормотала сдавленно:

- Это вы, Микола Устинович?

- Конешное дело, я. - Старик переступил с ноги на ногу, нахмурился, скрывая смущение. - Думаю, что там вроде девочка похныкивает... Иль случилось чего? Уж не заболел ли муженёк?

- Здоровёхонек. - Муж у Антонины Васильевны был военный, служил в частях неподалёку. - Вот завёз меня в такую... красоту. - Она повела рукой вокруг. - Скоро ноябрьские праздники, а тут цветы. Эти олеандры, кипарисы... Лавровый лист я ведь только в супе и видела. А здесь лавры на каждом шагу. И... - Губы у Антонины Васильевны дрогнули. - Ни одной берёзки!

- Субтропическая природа, известно. Ну, это ещё не причина расстраиваться. Привыкнешь.

- Да я не из-за лавровых листьев и плачу... Микола Устинович! Ну что мне делать с Окуньками?

- Чего-чего? Окуньки? Это кто ж такие?

- Да близнецы у нас во втором классе, - устало сказала учительница. - Окуньковы. Ребята их прозвали Окуньками, так уж и я так... Два Окунька и одно Лихо - мальчишка у нас есть Лихов - это, знаете, такая троица, что мне дивное крымское небо кажется с овчинку!

- Лихова я знаю, - сказал дядя Микола. - Озорник первостатейный. И горлодёр.

- И добавьте: лентяй первостатейный. Бывают такие изводители. Но это что ж - не редкость. А вот Окуньки... Что-то немыслимое! Они всё делают наоборот! Скажу: слушайте! А они уши затыкают...

- Аж затыкают уши? Ц-ц-ц! - Дядя Микола даже языком сочувственно поцокал. - Прямо пальцами затыкают? Це худо!

- Не знаешь, какой к ним и подход найти. У них мать какая-то... как в Сибири говорят, заполошная. Орёт на них, дёргает. Отец - пьяница. Их дома без конца колотят, я точно знаю. Мать меня сколько раз просила: "Вы бейте их рук, не жалея. Они только битья и слушаются". Озлобили их побоями. Они перестали понимать простые нормальные приказания. Ничего слушать не желают. Но не могу же я их и в самом деле бить!

- М-да, - отозвался дядя Микола. - Бить тебе не положено. Да это и без пользы. Ничего, значит, не слухают, не признают?

- Ничего, - грустно сказала Антонина Васильевна, достала из портфеля, лежавшего на траве, носовой платок, вытерла покрасневшие глаза.

- Шо-нибудь придумать треба, - задумчиво произнёс старик. - Хиба ж не добраться до дитёвой души? Гм! А знаешь что, Антонина Васильевна, позволь, я их, этих самых оку-нят, к себе заберу. Погуторю с ними, поразглядаю, шо за Окуньки такие, шо воспитанию не поддаются, пальцами уши затыкают? Заберу-ка я их завтра с собой, когда пиду до дому с работы? У меня и переночуют, а утром я ваших сазанов приведу обратно.

- Надо у директора спросить разрешение.

- Сергей Петрович разрешит. Он мужик хороший. Вы бы разрешили.

- Ну что ж. Поговорю с ним и с Любовью Андреевной. Не знаю только, как вы сможете на них воздействовать?

- А это уж глядя по обстановке. Тактику и стратегию обмозгуем на месте.

Антонина Васильевна слабо улыбнулась:

- Против этих близнецов и в самом деле надо тактику разрабатывать... Да, а уроки? Ведь ребята учат их позднее.

- У меня уроки приготовят. Пусть книжечки, тетрадочки с собой возьмут.

- И главное, Микола Устинович, чтобы не убежали они! Автобус от вашего посёлка гораздо ближе, чем от интерната. Да и к морю ближе... Ведь это просто счастье, что от интерната до моря километра три. Правда, по шоссе. Напрямик, по крутизне, гораздо ближе. Всё-таки даже озорнику надо решиться удрать к морю...

- Никуда твои окунята не убегут! - немного обиженно заявил дядя Микола. - От меня в войну и фрицам-то убегать не шибко удавалось.

Так случилось, что на другой день после обеда Любовь Андреевна сказала братьям Окуньковым:

- Сейчас вы возьмёте тетради и учебники и пойдёте в гости к нашему садовнику Миколе Устиновичу. Останетесь у него ночевать. Он пригласил вас с ночёвкой. Завтра утром он вас приведёт обратно. И ведите себя по возможности прилично. Не срамите самих себя и интернат.

Окуньки подозрительно переглянулись вытаращенными глазами.

- А зачем нам... - начал один Окунёк.

- ...в гости? - закончил второй Окунёк.

- Мы, может, и не... - сказал один.

- ...и не хотим, да! - подхватил другой.

- Не хотим мы, может, - добавили они хором.

- Директор велел, чтобы вы приняли приглашение, - твёрдо сказала Любовь Андреевна. - Разговоры окончены. Бегите за своими тетрадями.

- И я хочу в гости! - закричал Лихов.

- Пригласили Окуньковых, они и пойдут, - сказала Любовь Андреевна. - Когда тебя пригласят, пойдёшь ты.

Лихов скорчил обиженную гримасу. Окуньковы опять переглянулись: похоже, что их предпочли другим ребятам - хорошо это или плохо?

Когда Окуньки вернулись с тетрадями, книгой для чтения и задачником в руках, дядя Микола уже поджидал их на скамейке у входа в интернат. С обычным мрачноватым выражением на лицах, недоверчиво поглядывая на дядю Миколу и вопросительно друг на друга, Окуньки пошли рядом со стариком.