Как быть с работой

Бунт против эмансипации

Читатель вправе спросить: "Семья, дети - это прекрасно. Но КАК БЫТЬ С РАБОТОЙ, той самой, которая, помнится, была у вас когда-то главным смыслом жизни?"

Только об этом можно было бы написать отдельную книгу - так много всего связано с этой трудной темой: от личных моих переживаний до глобальных социальных проблем. Проблемы оставим специалистам, а я займусь "переживаниями". Я прошла через все сомнения, не исключая крайностей. "Золотую середину" найти оказалось нелегко.

Я уже говорила, что вступила в сознательную жизнь с бесспорным предпочтением профессионального общественного труда всем остальным видам деятельности. Подчинять личное общественному было для меня законом жизни. Так жили мои отец и мать, многие рядом с нами, все лучшие люди, которых я знала. Сейчас мне страшно подумать об этом, но я могла отказаться иметь детей, если бы они помешали моему делу, примеров тому история женской эмансипации знает немало. Но родился сын, потом второй - я окунулась в мир незнакомых мне, удивительно светлых и чистых радостей и в омут бесконечного, однообразного - но необходимейшего! - домашнего труда.

Началась какая-то совершенно новая для меня жизнь, в которой - я сразу почувствовала это! - я стала центром крошечной вселенной, ее своеобразным солнышком, без которого не только голодно, но и холодно всем большим и маленьким в доме. Если где-то там, за стенами дома, я была одной из многих, как бы вполне заменимой деталью, то здесь я оказалась незаменима. Каждый день, уходя на работу в библиотеку, я то и дело оглядывалась назад и долго видела две крошечные фигурки у калитки: они стояли, пока я не скрывалась с глаз. А я шла и чувствовала, что не должна уходить от них, что я делаю что-то не то, почти преступление. Ясли? Детский сад? Какие ясли? Теперь я и представить себе не могла, чтобы отвести своих малышей куда-то в чужие стены и отдать их в чужие руки. Мы нашли выход в том, что работали в разное время: Борис - с утра, я - вечером... И вот за 12 лет - семеро ребят и, кроме очередных и четырехмесячных декретных отпусков, ни месяца пропуска на работе. Почему?

В самом начале: как же это - не работать? Потом: тяжело, непривычно, нудно целый день в домашней круговерти. А уж затем заработок, он был просто необходим нам тогда - жили мы трудно. И я снова и снова каждый день шла на работу, но было все тяжелее уходить из дома. Я исподволь чувствовала, что тут я нужна, что, уходя, я в чем-то обездоливаю не только детей, но и мужа... Я пыталась заглушить это чувство, считая его непростительной женской слабостью. Как я ошибалась! Из того времени в нынешнее до сих пор тянется немало наших семейных трудностей, а сделать что-то уже нельзя: время упущено, то самое, когда все только начиналось. Я испытывала все чаще недовольство собой, острое чувство вины перед детьми, которым так не хватало моей ласки, тепла, моего внимания да просто налаженного упорядоченного быта.

В конце концов я пришла к настоящему бунту... против эмансипации. Я все больше убеждалась в том, что воспитание - самое что ни на есть государственное, общественное дело, в котором женщину-мать заменить не может никто.

Надо сказать, что все дети в то время у меня были еще маленькие, и, рвущаяся между всеми навалившимися на меня обязанностями, я бунтовала: матери так нельзя!

Нам в то время подарили репродукцию картины Леонардо да Винчи "Мадонна Литта". Она висела у нас в комнате на самом видном месте и смущала меня своей тихой умиротворенностью и спокойной сосредоточенностью прекрасного материнского лица. Я вглядывалась в него и вспоминала пушкинское: "Служенье муз не терпит суеты..." - и снова и снова думала: "Самое великое в жизни женщины - материнство, потому что именно оно дает все творческие начала рожденному человеку. А мы, современные матери, на кого мы похожи? Что мы несем своим детям?" - и расстраивалась, не видя выхода.

Вот тогда мне и попалась на глаза статья Л. Н. Толстого о чеховской "Душечке". Я приняла его взгляд сразу и безоговорочно. "Без женщин-врачей, телеграфисток, адвокатов, ученых, сочинительниц мы обойдемся, но без матерей, помощниц, подруг, утешительниц, любящих в мужчине все то лучшее, что есть в нем, и незаметным внушением вызывающих и поддерживающих в нем все это лучшее, - без таких женщин плохо было бы жить на свете".

Я донимала всех этой цитатой и своими саркастическими замечаниями в адрес современных "э-ман-си-пе" и издевалась даже сама над собой: "Туда же: статейки пишешь, с трибуны выступаешь - лучше бы дома порядок навела, Цицерон несчастный..." Смешно сейчас вспомнить, а ведь было, никуда не денешься. Пришлось мне переболеть и этой "подростковой болезнью" самоотрицания и скепсиса. Заставила меня опомниться и "уравновеситься" простая мысль, показавшаяся мне поначалу парадоксальной: "А наши матери?" Я вспомнила тех, кого знаю, - не цацкались они с нами, своими детьми, пропадали с утра до вечера на работе, а из ребят надежные вышли люди: работящие, совестливые, добрые. Как так? Тут же вспомнились две нынешние знакомые - в прошлом домашние хозяйки; ничего путного из их воспитательной деятельности не вышло, хотя дома сидели "ради детей".

Разумеется, примеры можно привести и другие, прямо противоположные. Статистики у меня нет, и ни на какой серьезный вывод на основании этих фактов я не решаюсь. Просто воспроизвожу ход своих размышлений, чтобы доказательней (так мне кажется) прозвучало то, что хочу дальше сказать.

Наши матери, нынешние прабабушки, вырвавшись из многовековой домашней неволи, брались за любое дело с благороднейшим настроением подвижничества и отдачи. Одно это уже делало их незаурядными личностями и вызывало гордость и уважение детей. Но было и другое: их отношение к материнству еще сохраняло старые представления о нем как о священной обязанности женщины, ее долге перед обществом. Поэтому им была присуща большая ответственность за то, какими вырастем мы, их дети. И наша жизнь, хоть и росли мы чаще всего без присмотра, всегда находилась под пристальным вниманием матерей. Тут нет никакого противоречия. Мы были действительно предоставлены самим себе, но твердо знали, что все главные события каждого дня будут интересны, а потому и известны матери и отцу.

Итак, увлеченные своим делом родители (это всегда чувствовалось в доме!) и их интерес к нашей детской жизни - вот то главное, что растило нас. Родителям и в голову не приходило спрашивать с кого-то качество воспитания сына или дочери. Они спрашивали с себя и нас.

Матерям их участие в общественном труде помогло самоутвердиться, зажить полнокровной жизнью. Такую мать невозможно представить себе обслугой, жертвенницей, рабыней при детях, муже. И это было прекрасно.

Что же произошло с нами, их дочерьми, а теперь уже и с внучками? Почему мы так заметались? Да что там заметались - многие уже без особого колебания "сменили детские коляски на телевизоры", на путешествия, на диссертации. Почему? Отчасти я уже ответила на этот вопрос, когда рассуждала о последствиях женской эмансипации, но там о материнстве я пока не вспоминала. Теперь эта тема становится для меня главной.

Итак, уважаемая обществом "священная обязанность" женщины быстро (за два поколения!) превратилась в непрестижную функцию - в простое деторождение или воспроизводство населения (слова-то какие!)

Размышляя над этим вопросом, я поняла, насколько тесно он был связан с политикой, превращающей людей в винтики государственной машины, которая успешно вытравляет у женщин всякое стремление стать матерью. Любая работа выглядит привлекательней, чем воспитание детей. Там - восемь часов да еще выходные, отпуск, а дети - это забота и работа круглые сутки, месяцы, годы. Без передышки! Там - квалификация, мастерство, а с детьми - почти все ощупью, как в потемках. Там - зарплата, повышение благосостояния, а дети, как известно, сплошные расходы.

Что могло оправдать огромный труд, вкладываемый в развитие ребенка? Чего ради молодая мать, бросив интересное дело, друзей, развлечения, должна была погрузиться в мир повседневной работы по уходу за младенцем, переносить его болезни, капризы, вечно дрожать за него, ночи не спать, да при этом совершенно не быть уверенной в том, что вырастет тот, кого хотелось бы вырастить. Со всех сторон она слышит: "Как трудно с детьми!"; "С младенцем сидеть - хуже работы нет!"; "Ох и дети трудные нынче пошли - одно мучение!" А в то же время слышит и другое: "Вы, родители, в ответе..."; "От вас зависит..."; "Вы должны... вы обязаны, вы виноваты!.. "

- Нет уж! Мне это ни к чему. Слава богу, в цивилизованной стране живем - запросто и без детей можно обойтись, а если уж родился - в ясли его, в сад, продленку, детдом - там специалисты, им платят... Логично!

Еще сто лет назад проблемы не было: рождалось сколько "бог даст". Женщина примирялась с этим как с неизбежностью. Да иных дел для нее, как известно, и уготовано не было. Смысл ее жизни сосредоточивался на материнстве, и для большинства женщин оно сводилось к тому, чтобы прокормить детей, уберечь от болезней, не надорвать ранней тяжелой работой.

Выходит, раньше женщины не могли миновать материнства, потому что оно было неизбежно - так распорядилась природа, да и жизненно необходимо: требовались наследники и кормильцы, прежде всего на этом зиждилось в обществе уважение к материнству. А зачем им теперь этот тяжелый пожизненный труд? Попробуйте ответить на этот вопрос убедительно, у меня долго это не получалось даже для самой себя. Потом наконец поняла, что в наше время материнство может стать не просто подчинением природе, не только долгом перед обществом, но тем, чем оно и должно быть у людей, - главной духовной потребностью в прекраснейшем из творчеств - в сотворении нового человека как продолжения себя. Эта потребность в духовном бессмертии всегда была уделом немногих, а должна стать достоянием всех!

Я отдаю себе отчет в том, что говорю, пожалуй, слишком торжественно. Но как сказать об этом иначе? А главное, как к этому прийти? И как все-таки быть с работой? Я отвечу на эти вопросы. Но прежде расскажу об одном своем открытии.